Наше отношение к человеку, которого мы не знали лично, формируется опосредованно — через то, что мы узнаем о нем из разных источников, а также от тех, кто имел с ним непосредственное общение. Сложность человеческой личности, которая тем сложнее, чем масштабнее человек, практически исключает возможность объективной оценки человека во всей полноте, которая доступна только Богу. Субъективность оценок нередко сопровождается ригоризмом, уверенностью, в том, что взгляд на историческую личность именно под этим ракурсом является «единственно верным»…
Преодолеть этот максимализм помогает приобщение к воспоминаниям людей, чей духовный и жизненный опыт позволяют им в большей мере видеть весь внутренний драматизм жизни человека, каждый день которого проходит под пристальным чужим вниманием; всю сложность жизни того, чей выбор и поступки творят историю.
Мне посчастливилось быть знакомым с двумя людьми, знавшими лично митрополита Никодима (Ротова), которые мне о нем рассказывали, а потом их воспоминания были опубликованы. Каждый из них был по своему выдающимся человеком. Оба уже перешагнули границу вечности. Один — православный иерарх, мой духовный отец архиепископ Амвросий (Щуров), управляющий Ивановской (Иваново-Вознесенской) епархией в 1977-2006 гг.; второй — известный католический деятель и ученый, прелат Альберт Раух, в течение многих лет возглавлявший институт Церквей Восточной Европы в Регенсбурге (Германия), с которым мы встречались во время его приездов в Россию, в том числе в рамках конференций, которые организовывали Ивановский государственный университет, Иваново-Вознесенская духовная семинария. Оба они заслуживают огромного уважения, а архиепископ Амвросий был для меня непререкаемым авторитетом. Их добрые воспоминания и сформировали мое отношение к митрополиту Никодиму.
Архиепископ Амвросий познакомился с ним, когда приехал в Ярославль к архиепискому Димитрию (Градусову, впоследствии схиархиепископ Лазарь), на свою диаконскую хиротонию. Как он вспоминал «Моя зрительная память хорошо сохранила облик тогда секретаря Ярославской епархии иеромонаха отца Никодима. Это был очень энергичный, в то время молодой священник с замечательно свежим красивым лицом. Он был для своего возраста полным человеком, но не стеснялся своей полноты; считал, что она придает ему солидности. Наш приезд пришелся на дни Страстной седмицы. Иеромонах Никодим очень прилежно соблюдал пост. Я остановился в келье отца Никодима. В то время в Ярославле был лишь один действующий храм — кафедральный собор, освященный в честь Феодоровской иконы Божией Матери. Служили там маститые протоиереи, люди со сложным характером. И меня очень впечатляло, как отец Никодим дипломатично с ними обходился, умел с каждым найти взаимопонимание. Общение с ними было весьма сложным, и я лишь дивился его такту. Я помню, во время пострижения во чтеца, маленькой фелони не оказалось и на меня надели большую священническую фелонь. Когда же архиепископ открыл «Апостол» и дал мне прочитать, то мне открылось: «Христос — Архиерей грядущих благ». Тогда отец Никодим сказал про меня: «Архиереем будешь», что впоследствии и сбылось». Добавлю здесь от себя, что впоследствии, владыка Амвросий всем тем, над кем совершал хиротессию во чтеца, рекомендовал обратить особенное внимание на слова «Апостола», которые они во время нее читают, как на пророчество об их будущей жизни и служении. Архиепископ Амвросий вспоминал также, как уже митрополит Никодим, председатель ОВЦС, вызвал к себе его, в то время священника: «По этому вызову я поехал в Москву и дважды был у владыки Никодима на приеме. Память моя хорошо сохранила его образ — величественного, деятельного святителя нашей Святой Церкви. По-видимому, владыка Никодим в то время имел в отношении меня какие-то соображения, но какие именно я, в силу сложившихся обстоятельств, так и не узнал. Мне необходимо было вернуться в свою епархию, так как мое отсутствие не было согласовано с архиепископом Иларионом, Ивановским и Кинешемским. В дальнейшем я много раз видел владыку Никодима, когда он был митрополитом Санкт-Петербургским. Помню его всегда энергичным, мудрым, умеющим широко смотреть на вещи. Я никогда не забываю благословенный Ярославль, он навсегда остался в моей памяти. Я в смирении сердца всегда молю Бога о упокоении схиархиепископа Лазаря и, конечно же, в заупокойных молитвах моих всегда присутствует имя митрополита Никодима».
Прелат Альберт Раух вспоминал, что его первая встреча с митрополитом Никодимом произошла в Мюнхене, 8 октября 1969 года: «Архиепископ Ириней по поручению митрополита Никодима пригласил меня на Божественную Литургию в его резиденцию в Мюнхене. Богослужение совершалось в маленькой Церкви. Митрополит пригласил меня сразу же петь в хоре, которым он регентовал. Сопровождающие его священнослужители (среди них архимандрит Кирилл (Гундяев) (ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси А.Ф.) служили Литургию. К концу богослужения к моему великому удивлению я увидел входящего отца архимандрита Хризостома (Блашкевича) из монастыря Нидеральтаих. Он робко вошел в часовню и был явно взволнован. Митрополит знал прежнюю позицию архимандрита, знал и ценил его публикации о преследованиях Русской Православной Церкви со стороны советских властей в первые десятилетия XX века. Но он знал также и то, что архимандрит Хризостом порой жестко критиковал установку на компромисс, к которой склонялись иерархи в советском мире. После богослужения митрополит пригласил его и всех нас на обед. Там встретились два действительно конгениальных человека. Разговор шел преимущественно между ними двумя. Они говорили о старообрядцах, оба, благодаря их феноменальной памяти, могли всесторонне и обстоятельно обсуждать отдельные исторические личности, их жизни и страдания вплоть до самых мельчайших подробностей, обменивась своими познаниями. Они почти забыли про еду и остальных присутствующих. Затем митрополит Никодим пригласил архимандрита Хризостома на верх в свою комнату для личной беседы. Несколько раз архиепископ Ириней открывал дверь в комнату митрополита, желая напомнить о дальнейших пунктах программы, но митрополит Никодим просил не мешать им и не прерывать этот совершенно личный и конфеденциальный разговор. Мне также пришлось ожидать несколько часов, пока они наконец закончили беседовать и архимандрит Хризостом сердечно попрощался с митрополитом. По дороге на вокзал отец Хризостом расказал мне, что накануне вечером архиепископ Ириней по поручению митрополита Никодима позвонил в монастырь Нидеральтаих. По счастью, к телефону подошел не сам Хризостом, иначе, как он мне признался, он спонтанно отказался бы. Ночью он не мог уснуть, потому как не мог решить, стоит ли ему ехать в Мюнхен или нет, и только под утро решился на эту встречу. По той же причине он опоздал к богослужению, и теперь очень сожалел об этом. Но разговор с митрополитом Никодимом совершенно изменил его. «Теперь я понимаю, — говорил он, — человек выросший в Советском Союзе думает иначе, чем мы — русские эмигранты, у него другое отношение к советскому обществу, и несмотря на это он может быть по-настоящему верующим. Я не буду больше ничего писать против Русской Православной Церкви и еще глубже займусь изучением старообрядчества». Вскоре последовали обвинения русской зарубежной прессы в адрес отца Хризостома, что он полностью принял московскую линию. Эту перемену определили как «типичный результат деятельности агента КГБ митрополита Никодима!».
Приведу еще один фрагмент воспоминаний прелата Альберта Рауха: «Особенно интенсивным был разговор с митрополитом Никодимом с глазу на глаз в Берлине, где заседал центральный комитет Всемирного Совета Церквей (11. — 18.08.1974). У меня была возможность провести с ним около одного часа без сторонних наблюдателей в номере отеля. Он попросил меня посодействовать присоединению старых русских приходов в Германии к юрисдикции Московского Патриархата. Наш разговор был весьма содержательным, так как незадолго до встречи с митрополитом я собрал и обстоятельно познакомился с документами русской церкви в Баден-Бадене. Но я сказал также, что по моему мнению Московскому Патриархату из-за весьма малого числа верующих, поскольку большинство их принадлежит Русской Зарубежной Церкви, достаточно было бы самое большое одной церкви, но если бы это послужило возрождению Церкви Божией в России, со стороны советских властей, мы были бы готовы построить даже новую церковь!» Митрополит молча посмотрел вдаль. Мы поняли друг друга. Затем он рассказал о результатах своих исследований вопроса Великой церковной схизмы. Он придерживался того мнения, что главной ее причиной была все же гордость греков. Я предположил, что только Всеправославный Собор мог бы разъяснить все эти вопросы. Митрополит сказал, что Собор не состоится никогда, но затем оговорился; никогда, если ему следует состоятся под руководством греков. «Что же делать, — спросил я,- если Второй Рим так серьезно отказал?» «А почему бы не Третий Рим!», — последовал спонтанный ответ на мой вопрос. — Впрочем это невозможно осуществить без Первого Рима!» Он высказал немало хороших слов о Риме и о Папе Иоанне XXIII, (о нем он написал и свою диссертацию — по-немецки «Johanes XXIII, Papst einer Kirche im Aufbruch») и о тогдашнем Папе Павле VI, с которыми он познакомился на Втором Ватиканском Соборе и весьма высоко ценил их».
Эти живые воспоминания двух почтенных людей, знавших митрополита Никодима лично, дополню небольшим историческим экскурсом. Нельзя не отметить того, что этот выдающийся иерарх сыграл огромную роль в нормализации государственно-церковных отношений, которые в период инициированных Н.С. Хрущевым антицерковных репрессий, порой напоминали государственную деятельность, направленную на уничтожение религии в Советском Союзе. Свое общецерковное служение он начал в самый разгар этих гонений, когда в 1960 году стал епископом и председателем Отдела внешних церковных связей. Митрополит Никодим использовал все возможности международных контактов для сохранения церковной инфраструктуры в СССР. В частности, можно отметить, что благодаря принятому им решению об открытии факультета иностранных студентов при Ленинградской духовной академии, последняя была спасена от закрытия. Он провел огромную работу по омоложению епископата, по рукоположению в сан архиерея образованных молодых людей, некоторые из которых и сейчас, спустя сорок лет после его кончины, оказывают огромное влияние на всю деятельность Русской Православной Церкви.
Архипастырские труды митрополита Никодима становятся более понятными именно в контексте государственно-церковных отношений в СССР в годы его архиерейского служения. Перед лицом воинствующего атеизма, ставящего своей целью уничтожение всех форм религии в ближайшем будущем, межконфессиональный диалог воспринимался совсем иначе, чем он воспринимается во времена религиозной свободы. Деятельность митрополита Никодима способствовала и тому, что Русская Православная Церковь оказалась организационно более подготовлена к тем кардинальным переменам в своем положении в Советском Союзе, которые начались через десять лет после завершения земного пути выдающегося иерарха.
