Алексей Александрович, так как же человек становится писателем?
Думаю, что у каждого свой путь в литературу, готовых рецептов нет. Но, наверное, самое главное – внутренняя потребность писать. Как говорил мне в свое время один достаточно авторитетный человек: «можешь не писать – не пиши».
Это в детстве уже проявляется?
У всех по-разному, наверное. Кто-то впервые начинает пробовать написать художественное произведение уже в весьма зрелом возрасте. Дело в том, что жизненный опыт писателя неизбежно проявляется в его творчестве. Если человек пишет о том, в чем не разбирается, описывает эмоции героев, которые ему не знакомы, то книга неизбежно создает ощущение какой-то искусственности. Естественно, ребенок меньше понимает, чем человек, проживший долгую насыщенную жизнь. Но это не значит, что ребенок не может пробовать писать, и что ему надо «отбивать руки», если у него появляется потребность творчества.
А когда Вы в первый раз попробовали что-то художественное написать?
Совсем рано – лет в пять или шесть, сейчас сложно вспомнить точнее, как только начал писать.
Что на это повлияло? Семья?
Наверное, можно и так сказать. Мои родные не были творческими людьми, но с самого раннего детства мне читали сказки. Как только я научился читать, то достаточно быстро прочитал почти всю домашнюю библиотеку, в которой было около тысячи книг, очень разных, не все из которых были понятны ребенку. Но это, думаю, все равно заложило определенную информационную основу во мне. Уже начиная с семнадцати лет, мне катастрофически стало не хватать времени на чтение; читал то, что было необходимо. Сбылись слова моего деда по отцу, который мне маленькому часто говорил: «Хватит читать беллетристику! Надо читать серьезную научную литературу. Придет время – сам увидишь, что у тебя нет на это времени». Так и получилось. Он был цельный сильный человек, не лишенный талантов, который в силу жизненных обстоятельств не смог получить высшее образование, что не дало ему, в том числе, возможности сделать карьеру ни в армии, где он прослужил около десяти лет, ни в МВД, где он прослужил 23 года. И воинское и специальное звание у него было капитан. Ему хотелось, чтобы сыновья и внуки получили высшее образование. Думаю, что он был бы рад, что я стал доктором наук.
А кто-то из Ваших родных проявлял себя в творчестве?
Мой отец был не лишен художественного воображения. Когда я был совсем маленьким, он рассказывал мне сказку про трех поросят, которых звали Пятачок, Полоска и Пятнышко с продолжениями, которые тут же сочинял, особенно успешно, если выпивал стаканчик портвейна. Пятачок был тезкой героя сказки про Вини-Пуха, Полоска получил свое имя оттого, что очень любил есть полоски — кондитерские изделия, стоившие в те времена моего детства копеек восемь, а также имя его было сопряжено с тем, что на теле у него были грязные полосы. Кроме того, он вроде бы хотел стать моряком или что-то в этом роде. Пятнышко был так назван, как большой грязнуля, весь в пятнах.
Уже лет в пять или шесть я начал пробовать это записывать, дополняя уже своими подробностями; из книг я узнавал столько всего интересного, что мне становилось как-то тесно в рамках достаточно узкого свиного мирка, который рисовал отец в своей сказке с продолжением. Думаю, что ему не доставало смелости для полета мысли. Единственное литературное произведение, которое он условно опубликовал, был фельетон в заводской стенгазете. После того, как герои фельетона его припугнули, он оставил всякие литературные опыты и говорил мне об этом, как о примере для подражания.
Свиньи мне скоро наскучили, хотелось, чтобы героями моих сказок стали какие-то более солидные звери, так в них появились еще крокодилы, потом коты, да много кто еще. В этих сказках они вели военные действия, раздавали звания и награды, занимались государственным строительством в мирное время. Романтическим отступлениям в этих насыщенных действием произведениях места не было.
Спустя лет сорок отец как-то мне объяснил, что побуждало его в то время сочинять сказки: он рассказывал их мне, когда со мной гулял. Пока он говорил, я шел рядом, но стоило ему замолчать, как начинал проситься на руки. А я был достаточно тяжелый, и это побуждало его к творчеству. Из этого я извлек урок, что для творчества помимо прочего нужен еще и мотив. Например, Ф.М. Достоевский в свое время очень много своих шедевров создал, чтобы закрыть карточные долги. А когда у человека все хорошо, то ему часто вовсе не до творчества.
А как Вы относитесь к поэзии?
Я ее долго не понимал.
С чем Вы это связываете?
Возможно с тем, что к поэзии меня первым приобщил дед по материнской линии. Когда он выпивал, то иногда у него просыпалось вдохновение, и он начинал сочинять стихи, которые любезно разрешал мне записывать. Зачастую именно я и был главным героем его стихов, примерно следующего содержания:
В зимовье на студеной
Я к бабушке пришел.
А бабушка-то не со зла,
Но натопила печь под срок градусов,
Прямо как на душного козла.
А я как мамин-папин сынок
Стерпеть такой температуры не мог.
Я старательно записывал эти вирши. Иногда я думал, что хорошо бы было их издать. И мне почему-то представлялось, что они уже сразу после издания должны быть в старой и рваной книге, которой лет сорок на вид, и продаваться должны в отделе уцененной литературы копейки за две, а я-то бы их уже тогда купил… Маме же моей такие стихи совсем не нравились, она ругала меня за то, что я их записываю, и в итоге уничтожила тетрадь, из которой могла бы вырасти книга, которую мне в то время хотелось купить.
И Вы так с детства и писали?
Конечно, нет. Я пошел в советскую школу, в которой очень хорошо умели выбивать глупости из детских голов. И первое мое серьезное художественное произведение я написал только в 2010 году, уже после того, как защитил докторскую диссертацию.
А что это было за произведение?
Как раз «Свет во тьме», который сейчас отметили дипломом на конкурсе в Берлине. Это не первый диплом за эту книгу: в 2011 году мне был вручен за нее диплом лауреата международной премии имени М.В. Ломоносова. А в 2020 году «Свет во тьме» опубликовала «Роман-газета».
Много уже всего написано?
Если учитывать, что в конце 2015 года прошла презентация первого моего собрания сочинений в 4 томах, можно сказать, что и немало.
Вы заранее составляете план книги, которую собираетесь написать?
Это же не диссертация, не квалификационная работа. Преимущество художественной литературы в том, что автор получает достаточно большую свободу творчества. Не стоит, конечно, ей злоупотреблять (мне, например, не понятны такие приемы, как в «Улиссе» Джойса, когда целые страницы даются не только без знаков препинаний, но и без пробелов между словами). Но кому-то такое нравится, раз его переиздают огромными тиражами.
Когда я пишу художественное произведение, то часто не знаю, что будет в следующей главе. И мне самому интересно, что же будет дальше.
Это как?
Очень просто. Книга приходит, и нужно ее записать. Но приходит не вся сразу, а фрагментами, образами, обрывками фраз. И, когда я сажусь за компьютер, то все это начинает приобретать цельность.
А были переводы Ваших художественных произведений на другие языки?
Да, на английский, немецкий, испанский, грузинский, белорусский и калмыцкий. Особенно приятен был перевод на испанский – женщина, живя в Латинской Америке, случайно прочитала в интернете мою повесть «Николушка» и решила сделать перевод. Это, наверное, очень высокая оценка для любого автора.
Что Вы посоветовали бы начинающим писателям?
Не думаю, что им нужны мои советы. У каждого свой путь в литературу. Если только повторить то, что мне в свое время сказали – «можете не писать – не пишите».
Беседовал Иван Боков
