Есть ли жизнь на Марсе? Космическая трилогия К.С. Льюиса

На тему «Есть ли жизнь на Марсе» в Советском Союзе проходило множество лекций для широких слоев населения. В двадцатом веке тема жизни на других планетах вообще была очень широко обсуждаема. Людям, которые не могли найти общий язык с себе подобными, хотелось верить в то, что они «не одни во Вселенной», и общение с представителями иных миров восполнит то, что с другими людьми они общаться разучились. При этом большинство научно-фантастических книг помимо прочего ставило своей задачей «развенчание религиозных мифов», якобы обреченных на отмирание по мере развития научно-технического прогресса. Какие могут быть ангелы или демоны? Это пришельцы иных миров, которых мифологизировало примитивное сознание человека, не вступившего еще в эпоху империализма, когда, как отмечал В.И. Ленин, все на земле уже посчитано и прибрано к рукам, а теперь возможен только передел того, что есть. И разве есть место тайне в индустриальном обществе? И разве есть предел возможностям гордого человеческого разума?

Космическая трилогия замечательного английского писателя Клайва Стейплза Льюиса – ответ на эти и многие другие вопросы. В нее входят три романа – «За пределы безмолвной планеты»(1938), «Переландра»(1943) и «Мерзейшая мощь»(1945). К.С. Льюис пришел к вере в Христа как Спасителя мира уже в зрелом возрасте, после продолжительного периода внутренней борьбы и исканий. Поэтому христианство для него – не просто религиозная традиция, а самое важное, что только может быть в жизни, ее сердцевина. И на проблему возможности существования инопланетных цивилизаций он отвечает по-христиански. Но Льюис не только христианин, а и ученый-филолог, талантливый писатель. Его романы имеют много граней, и не каждый заметит, в чем же тут христианский смысл, как не заметили этого многие из критиков его первого романа «За пределы безмолвной планеты».

Главный герой всей трилогии профессор-филолог Рэнсом. В первом из романов он, в результате случайной встречи с другим ученым Уэстоном и финансирующим его опыты Дивайном, вопреки своей воле летит с ними на Марс, называемый автором Малакандрой. Дивайна интересует золото Марса. Уэстон же, как он сам считает, озабочен грядущими судьбами человечества; во имя эфемерного блага будущих поколений он готов на любое зло, любые жестокости: «Во имя могущества самой Жизни, я готов не дрогнув водрузить флаг человека на земле Малакандры: идти вперед шаг за шагом, вытесняя, где необходимо, низшие формы жизни, заявляя свои права на планету за планетой, на систему за системой до тех пор, пока наше потомство – какую бы необычную форму и непредсказуемое мировоззрение оно ни обрело – не распространится по Вселенной везде, где только она обитаема»[1]. Пока это чисто империалистическая философия, но во втором романе она доходит до своего логического завершения, когда уже на Венере (у Льюиса Переландра) Уэстон заявляет Рэнсому: «Человек сам по себе – ничто. Поступательное движение жизни – возрастание в духовности – это все. Великая непостижимая сила изливается на нас из темных начал бытия. Она сама избирает себе орудие. Подумайте только, чистый дух, всепоглощающий вихрь саморазвивающегося, самодовлеющего действия. Вот она, конечная цель»[2]. И по завершении диалога, в котором Уэстон рассказывает, что эта таинственная сила является причиной его научных открытий и необычайных знаний и возможностей, и именно ею он направлен на Венеру, в него входит демон. И между ним и Рэнсомом начинается продолжительная борьба, казалось бы, совсем непосильная для филолога, из которой он, однако, выходит победителем.

Рэнсом, против своей воли доставленный в чужой ему мир, бежит от своих похитителей. Он знакомится с жителями этого мира – тремя видами разумных существ, облеченных плотью, и имеющими иную природу эльдилами, под которыми Льюис подразумевает ангелов. Как филолог, Рэнсом овладевает их языком. Уэстон с Дивайном уже второй раз на Марсе. Они привезли сюда Рэнсома, потому что этого потребовал Уарса Малакандры через тех жителей планеты, с которыми они вступили в контакт. На их взгляд, человек нужен для какого-то ритуального жертвоприношения. Но оказывается, что жители Малакандры не знают греха. Они управляются эльдилами и верховным из них – Уарсой Малакандры (под Уарсами Льюис имеет в виду Ангелов, которые руководят всеми стихиями и всем живым на конкретной планете). Человек же ему потребовался потому, что ему интересна судьба Земли, называемой здесь «безмолвной планетой».

По художественной версии Льюиса, восстание ангелов и превращение их в демонов завершилось тем, что они оказались заперты на Земле и не могут выбраться за пределы земной атмосферы. Этот своего рода «карантин» необходим для того, чтобы зло не распространялось дальше по Вселенной. Не могут попасть на Землю и те Ангелы, которые находятся за ее пределами. Люди изобретением космического корабля пробивают брешь в этом «карантине». Между мирами становится возможно общение. Первый роман заканчивается тем, что Уарса Малакандры отправляет на Землю Уэстона и Дивайна, убивших нескольких жителей Марса, а вместе с ними и Рэнсома. После их прибытия на Землю, он уничтожает их корабль, чтобы они больше не выходили в космос.

Второй роман – «Переландра» – очень красивая, хотя местами и довольно жестокая сказка о том, что было бы, если бы первые люди не совершили грехопадения. Рэнсома Уарса Малакандры отправляет на Венеру (Переландру) с ответственной миссией, сути которой герой не знает. Он присутствует при творении жизни на этой планете, видит ее изменяющиеся формы, причем перемены происходят почти мгновенно, прямо у него на глазах. И он встречает там женщину (Льюис называет ее «Королева»), во многом похожую на земных – своего рода Еву до грехопадения. Ей поразительно много открыто, но она еще так многого не знает, не знакомы ей и добро и зло. В неустойчивом мире Королева где-то потеряла своего Короля и знакомится с жизнью. Им дана только одна заповедь: не ночевать на твердой земле, ночь они должны проводить на плавучих островах. Это заповедь послушания, и одновременно – это их доверие к Богу, которого они зовут «Малельдил», потому что они тем самым естественным образом лишены какой-либо стабильности и живут каждый день так, как Он им даст, не думая о завтрашнем.

Рэнсом не понимает, для чего послан в этот мир, до того момента, как на Переландру прилетает Уэстон. Ученый оказывается лишь орудием для демона, без которого он не смог бы проникнуть на Венеру. И, как когда-то на Земле в змея, на Переландре дух зла входит в Уэстона, который начинает рассказывать Королеве о преимуществах той жизни, которая ей неведома. И начинается история искушения. Но от земной она отличается тем, что здесь присутствует Рэнсом, хорошо знающий, чем это закончилось на Земле. Он страшится того, что должен принять участие в событии космического масштаба; того, что ему предстоит бороться с тем, чьи силы в несчетное количество раз превосходят его собственные. Но ему предстоит бороться, сначала словом. Филолог так объясняет Королеве смысл данной им заповеди: «Я думаю, Малельдил дал тебе такой закон, чтобы ты исполнила его ради послушания. Слушаясь Малельдила, ты делаешь то, что нравится и тебе. Ты исполняешь его волю, но не только ради того, чтобы ее исполнить. Удовлетворится ли этим любовь? Как бы ты вкусила радость послушания, если бы не было заповеди, чей единственный смысл – исполнение Его воли?»[3]

Филологу становилось все тяжелее. В разговорах с Королевой Уэстон, ставший Нелюдью, «выказывал и ум, и тонкость, но Рэнсом понял, что все это – лишь оружие, и в свободные часы для него пользоваться умом также странно, как для солдата отрабатывать на досуге штыковой удар. Мысль была лишь орудием, средством, сама по себе она его не интересовала. Он брал разум взаймы, как взял тело Уэстона, будто нечто внешнее и никак с собою не связанное. Едва повернувшись спиной к Королеве, он позволял себе расслабиться. Нелюдь не был похож даже на нечестного политика – скорее уж казалось, что возишься со слабоумным, или со злой мартышкой, или с очень испорченным ребенком»[4]. И на каком-то этапе Рэнсом понял, что ему предстоит и физическая битва с Нелюдью. Она далась ему очень тяжело, но Рэнсом вышел победителем, разбив голову того, кто раньше был Уэстоном, камнем, а тот прокусил ему пятку, и рана эта болела потом всю жизнь…

А грехопадения на Переландре не произошло. Королева и нашедший ее Король стали полностью властвовать над планетой, не знающей теперь зла, Уарса Переландры стал им в этом помогать, передав свои полномочия. Интересно, что на вопрос о том, есть ли жизнь на Венере и, если есть, то распространяются ли на ее жителей последствия первородного греха, в свое время в данном ключе ответил и великий русский ученый Михаил Васильевич Ломоносов: «Некоторые спрашивают, ежели-де на планетах есть живущие нам подобные люди, то какой они веры? Проповедано ли им Евангелие? Крещены ли они в веру Христову? Сим дается ответ вопросный. В южных великих землях, коих берега в нынешние времена почти только примечены мореплавателями, тамошние жители, также и в других неведомых землях обитатели, люди видом, языком и всеми поведениями от нас отменные, какой веры? Ежели кто про знать или их обратить и крестить хочет, тот пусть по евангельскому слову («не стяжите ни злата, ни сребра, ни меди при поясех ваших, ни пиры на пути, ни двою ризу, ни сапог, ни жезла») туда пойдет. Только бы труд его не был напрасен. Может быть тамошние люди в Адаме не согрешили, и для того всех из того следствий не надобно»[5].

Но еще более с «Преландрой» перекликается Святитель Феофан Затворник, писавший своему духовному чаду: «Вы уверены, что все небесные тела населены разумными существами, что эти разумные существа подобно нам, по склонности ко злу (уж почему бы не сказать, как падшие), имеют нужду в средствах ко спасению, что средство это и для них одно: изумительное строительство смерти и Воскресения Христа Бога. Из этих мыслей вытекает у Вас неразрешимое недоумение: как мог Господь Иисус Христос быть для них Спасителем? Неужели мог Он в каждом из этих миров воплощаться, страдать и умирать? Неумение решить этот вопрос беспокоит и колеблет веру Вашу в Божественность домостроительства нашего спасения.

Что такие мысли колеблют и беспокоят Вас – это по собственной Вашей вине, а не по свойству мыслей. Эти мысли – цепь мечтаний, не представляющих ничего несомненно верного, домостроительство спасения есть дело несомненно верное, доказавшее и постоянно доказывающее свою Божественность. Можно ли позволять, чтоб эту твердыню колебали мечтательные предположения?

Хоть Вы издавна содержите мысль о бытии разумных существ на других мирах и хотя она имеет много за себя, – но все же она не выходит из области вероятных предположений. Очень вероятно, что там есть жители– но все только вероятно. Сказать «есть» не имеете права, пока не удостоверитесь делом, что есть. Правильнее выражаясь об этом, я говорю так: вероятно, есть; а может быть, и нет. А Вы взяли одно предположение, заимствовав его от нас, да и стали на нем. У нас было падение – ну и там, мы склонны ко греху – ну и те; у нас нужно домостроительство спасения – нужно и там; у нас Единородный Сын Божий благоволил воплотиться – и там уместен только этот способ спасения.

А Вам следовало бы идти в своих предположениях так: положим, что есть разумные жители на других мирах; что ж они, соблюли ли заповеди, пребыли ли покорными воле Божией или преступили заповеди и оказались непокорными? Вы не можете сказать ни того, ни другого; а я думаю, что или согрешили, или не согрешили, ибо и наших прародителей грех не был необходимостью, а зависел от их свободы. Они пали, но могли и не пасть. Так и жители других планет: могли сохранить заповедь, могли и не сохранить. Если они сохранили, то все дальнейшие мечты о способах их спасения прекращаются сами собою: они пребывают в первобытном общении с Богом и святыми Ангелами и блаженствуют, находясь в том состоянии, какого чаем и мы по воскресении.

Но пусть и пали. Нет основания думать, чтобы им неизбежно нужно было воплощение, чтоб оно совершилось на каждой планете. Сила воплощения и искупительная жертва спасают нас чрез усвоение их верою. Почему не предположить, что искупительная жертва, совершенная на Земле, подействовала благотворно и на другие миры? Почему не предположить, что и тамошние разумные твари приняли ее верою и таким образом спасаются? В способах сообщения и произведения веры у Господа не может быть недостатка: есть даже Ангелы, в служение посылаемые для хотящих наследовать спасение. Все планеты состоят между собою в связи и взаимовлиянии, для нас неведомом. Чтобы какая-нибудь из них была исключена из этого союза, этого предположить нельзя»[6].

Третий роман «Мерзейшая мощь» вызвал в адрес автора много нападок со стороны ученых. И неудивительно: ведь главные отрицательные герои здесь – люди науки, пытающиеся из науки сделать новую религию, причем сатанинскую. Дивайн из первого романа теперь стал лордом Феверстоном, одним из тех, кто стоит у истоков создания государственного научно-исследовательского института, призванного изменить природу людей, лишить их свободы воли, создать нового человека. Главные деятели этого института – Уизер и Фрост – дошли до того, что для достижения своих целей хотят соединить современную им науку с древней магией. Бытовая сторона романа после всех событий 20 века вроде бы не кажется чем-то особенным. Переводчица романа на русский язык Наталья Трауберг писала о нем: «Сама я люблю этот роман больше всех других – так люблю, что переводила его для друзей в те самые годы, когда наша жизнь была такой, как в нем, только хуже (1980-1983)»[7]. Но именно обыденность зла, как показывает роман, и затрудняет противостояние ему.

Ученые института готовят новое жесточайшее тоталитарное общество, приучая общественное мнение к необходимости этого при помощи СМИ. Они «оживляют» отрубленную голову убийцы, через которую говорит дух тьмы, хотят разбудить спящего несколько столетий древнего мага Мерлина, чтобы с его помощью войти еще в больший контакт с силами зла. И опять им противостоит Рэнсом и собравшаяся вокруг него небольшая община. И в решающий момент проснувшийся Мерлин приходит не к силам зла, а к Рэнсому. И Уарсы через Мерлина получают возможность вмешаться в земные дела, и институт саморазрушается, злодеи гибнут. А на Земле продолжается самая обычная жизнь – муж Марк, из желания попасть в высшее общество, ставший сотрудником института, возвращается к своей жене Джейн, нашедшей пристанище в общине Рэнсома…

Клайв Стейплз Льюис в «Переландре» дает достаточно четкое определение современной ему научной фантастике: «Они считают, что человечество, достаточно испортив свою планету, должно распространятся пошире и надо прорваться сквозь огромные расстояния – сквозь карантин, установленный Самим Богом. Но это только начало. Дальше идет сладкая отрава дурной бесконечности – безумная фантазия, что планету за планетой, галактику за галактикой, Вселенную за Вселенной можно вынудить всюду и навеки питать только нашу жизнь; кошмар, порожденный страхом физической смерти и ненавистью к духовному бессмертию; мечта, лелеемая множеством людей, которые не ведают, что творят, а некоторые и ведают. Они вполне готовы истребить или поработить все разумные существа, если они встретятся на других планетах»[8]. И он противопоставляет ей своей трилогией качественно иную фантастику, основанную на христианском миропонимании. Важно не то, что творится на других планетах – важно то, что творится у тебя в душе, – в этом с Клайвом Стейплзом Льюисом созвучны и святитель Феофан Затворник, и Михаил Васильевич Ломоносов.

В заключение хочется привести еще одни слова Натальи Трауберг: «В мир, где царствует Бог, нельзя войти, если не станешь доверчивым и беспомощным, как хороший ребенок. Романы, которые писал Льюис, годятся только для такого царства»[9].