Андрей учился на выпускном курсе медицинского института. Он был очень веселым, энергичным молодым человеком, обладал острым умом. Во всем ему хотелось дойти до самой сути. Особенно его интересовало все, связанное с человеческим сознанием. Недаром своей специализацией Андрей избрал психиатрию.
Однако то, чему его учили в институте, не нравилось ему совершенно. Была середина девяностых двадцатого века. Психиатрия в России уже не была советской репрессивной, но учили студентов по прежним учебникам. Медицина и образование, в отличие от промышленности и сельского хозяйства, только начинали разрушаться. Авторитет преподавателей в вузах был еще высок. Поэтому Андрей не на шутку рисковал, когда никого не боясь, высмеивал то, что пожилые преподаватели кафедры психиатрии считали догмами. Впрочем, доставалось от него и молодым преподавателям, увлеченным западными течениями психологии, еще недавно бывшими запретными. Особенно смехотворным студент считал возможность определить что-либо о душевном здоровье или болезни человека, по заполненной им анкете с идиотскими, на его взгляд, вопросами. А подобные анкеты уже начинали входить в моду.
Например, по поводу физиологической природы душевных болезней, он как-то вполне серьезно затеял целый диспут с профессором Семеновым, единственным преподавателем кафедры, имевшим широкий взгляд на окружающую жизнь, о том можно ли определить душевное состояние человека по анализам кала и мочи. А если да, то, почему до сих пор не разработана методика классификации психотипов людей в зависимости от состава, цвета, консистенции и запаха их анализов. При этом, невозможно было понять смеется он, или говорит серьезно. А на выпускном вечере Андрей вообще отличился: он подождал, когда все преподаватели кафедры как следует напились, после чего подошел к ним с просьбой ответить, кем на выбор они предпочли бы быть: хреном моржовым, г. на палочке, или чмом болотным. Как ни странно, все ответили на его вопрос.
– А других вариантов нет? – спросил его доцент Сливов, здоровенный тридцатилетний мужик с красным лицом.
– Нет, нужно обязательно выбрать из этого.
– Ну, тогда, пожалуй, хреном моржовым. В этом есть что-то мужественное…
Пожилой профессор Семенов задумался:
– Г. – вонючее, аморфное, неустойчивое… Да еще на палочке… Хрен моржовый – предполагает большие нагрузки – название обязывает… Пожалуй, все же чмо болотное – это тихо, интеллигентно, и в то же время в стороне от бурных событий…
А заведующий кафедрой, выпивший уже две бутылки коньяка, смеясь и икая, сказал, что ему больше нравится быть г. на палочке, а почему, он и сам не знает.
Однако совсем по-другому члены кафедры отнеслись к статье Андрея, которую он написал на основе своей мини-анкеты статью, и попросил их рекомендовать ее для публикации в институтском журнале.
– Это полнейшая чушь! – был общий вердикт. При этом Сливов заметил, что за такое бьют морду. Семенов сказал, что для какого-либо научного анализа в анкете должен быть не один вопрос, а не меньше пятидесяти. А заведующий кафедрой припугнул, что еще одна такая статья – и аспирантом студент не будет, да и с прохождением интернатуры у него будут самые серьезные проблемы.
В интернатуре Андрей, посмотрев «вживую» на пациентов психиатрической больницы, и вовсе разочаровался в общепринятой классификации психических болезней, и решил разработать свою альтернативную. В русской матерной брани есть несколько терминов, обозначающих ненормального человека. Но «специалисты» по ненормативной лексике могут сделать из них не один десяток производных.
Этими производными и обозначил Андрей различные психические отклонения, а затем привел краткое описание каждого из них. После этого, он, преисполненный гордости за свой труд, стал распространять его среди молодых коллег в больнице. Некоторые говорили, что его самого нужно лечить, некоторым нравилось. Нашелся и такой, который отнес листки профессору Семенову, бывшему в больнице начмедом.
– Ничего оригинального, – заявил тот, прочитав писанину Андрея. – Фактически это имбецильным языком пересказаны те же описания болезней, которые приводятся в стандартном учебнике психиатрии. Только вместо нормальных научных названий, они обозваны похабной матершиной. Надо бы тебя за такие фокусы вообще на пятнадцать суток отправить, да вроде бы жалко…
– Неужели я совсем ничего нового не смогу сделать в психиатрии? – расстроился Андрей.
Профессор смягчился.
– Я думаю, что вряд ли. Это сфера, не располагающая к веселью, а из тебя оно так и брызжет… А попробуй посмотреть на свои опусы не как на научные, а как на литературные произведения. Тогда они будут иметь совсем иную ценность. Только давай без мата…
Андрей послушал профессора. Вначале литературные занятия давали ему отдых, а работа врачом – темы для писательства. А меняющееся время, сносило старые стереотипы, и принесло ему и популярность, как литератору. Способствовала она и медицинской карьере. Он даже защитил кандидатскую, правда не по психиатрии, а по организации здравоохранения. Андрей становился все серьезнее, его все меньше интересовало, что творится в головах других людей, самого себя он ощущал уже не «Андреем», а «Андреем Ивановичем».
Литературные опыты он стал воспринимать, как обузу, не приносящую материальных дивидендов, но отнимающую время. И когда его взяли работать в областное управление здравоохранения, Андрей Иванович и вовсе забросил литературу. Вместо этого он стал работать доцентом в медицинском институте, где со знанием дела с высоты своего жизненного опыта ставил на место студентов, пытавшихся, как когда-то он сам, иметь оригинальный взгляд на то, что теперь виделось ему догмой, осязаемыми подтверждениями которой были его кресло чиновника и кандидатский и доцентский дипломы.
Его стали уважать в медицинских кругах. И только стареющий профессор Семенов смотрел на него как-то все более разочарованно. Впрочем, не все ли равно успешному человеку, как смотрит на него старик, который сам в свое время признал, что ему нравится роль чма болотного…
