В маленькой комнатке восстанавливающегося монастырского корпуса на нижней полке трехъярусных нар сидели три человека. В помещении всего-то и умещалось, что эти нары с лесенкой, да еще несколько больших гвоздей, вбитых напротив них, заменяли вешалку. Ни стола, ни стульев. Когда-то оштукатуренные стены ободраны, потолок в протечках, в деревянном полу – большие щели. Но блага цивилизации в виде света и даже батареи газового отопления здесь присутствовали. Впрочем, остальные удобства, включавшие в себя туалет и летний душ, бесполезный в это время года, были во дворе. Примерно такой же вид имели все четыре комнаты, предназначенные для трудников, приезжающих в Сергиевский мужской монастырь, пожить, помолиться, потрудиться и проверить свое призвание к монашеской жизни.
Трудники были самыми разными людьми: немало среди них было в прошлом судимых, пытавшихся найти себе новое место в жизни, разного рода бомжей и искателей приключений, искавших, где перекантоваться какое-то время, но встречались порой и искренне верующие люди. В комнатке, по странному стечению обстоятельств, оказались представлены все три категории трудников, названных выше.
Самому старшему – Евдокиму – было уже за пятьдесят. Это был очень серьезный крепкий мужчина с окладистой бородой и острыми чертами лица. Он всю жизнь работал плотником, воспитал детей, а теперь уже и внуки появились. Но каждый год уже двадцать лет Евдоким ехал в свой отпуск в какой-нибудь монастырь, чтобы бесплатно потрудиться в нем. Он считал, что это та «десятина», которую ему необходимо жертвовать на церковь. Евдоким не пропускал ни одной службы, с радостью брался за любую работу. В этот монастырь он приехал впервые по благословению старца Наума из Троице-Сергиевой лавры, который сказал ему, что именно этой обители нужна его помощь. Причем, поехал в январе, когда, по словам старца, Евдоким будет наиболее полезен в этом монастыре.
Второму – Петру – было около сорока лет, половину из которых он провел в местах лишения свободы. Худенький, невысокий, ежик коротко стриженых седеющих волос на голове, взгляд исподлобья. Он лишь месяц назад вышел из колонии, искал, где приткнуться до тепла. Верил ли Петр в Бога, он и сам затруднился бы сказать. Он все пытался найти в жизни справедливость, частенько сам пытался помочь ее торжеству, как его понимал, но от этого и самому и окружающим становилось только хуже. В монастыре ему был заметен каждый самый маленький недочет, и лишь его сосед по комнате Евдоким, своим каким-то благостным спокойствием тушил пожар, готовый вспыхнуть в его душе в любую минуту, находил какие-то совсем простые, но единственно нужные ответы на все, мучающие исстрадавшуюся душу уголовника вопросы. Лишь благодаря этому Петр кое-как справлялся с теми послушаниями, которые ему давали, и не создал еще ни одной конфликтной ситуации, на что был большой мастер.
Третьим был двадцатилетний семинарист Вася, приехавший в монастырь на крещенские каникулы, посмотреть, как сам он говорил, на монастырскую «экзотику». Он щеголял по монастырю в семинарском кителе, чурался любой работы, даже уборку в алтаре считал для себя чем-то унизительным. Монахи махнули на него рукой: в конце концов через неделю уедет, да и ладно, что ничего не делает, лишь бы не вредил. Семинарист не расставался с ноутбуком, по которому читал на латинском языке «Патрологию» Миня, всем своим видом показывал, что ему очень жаль загубленных каникул. Жизнь еще не побила Василия, и он смело цеплял людей, не подозревая, какие опасности для него это может таить. Евдокима он прозвал «Дусь праведный» — по Васиным словам, когда на службе молятся «о всяком дусе праведном», то это как раз о Евдокиме. Петр, услышав такое, чуть не ударил парня в тот же момент, но старший товарищ с улыбкой остановил его, шепнув, что нужно уметь не обращать внимания на такие вещи.
Впрочем, свободомыслие Василия распространялось столь далеко, что и Евдокиму стало не по себе. Вот и сейчас, когда после окончания трудового дня, они присели передохнуть в комнате, семинарист начал рассказывать всякие гадости о десятках разных архиереев и священников. Под конец, видимо, желая произвести впечатление своим остроумием, рассказал про одного известного и уважаемого священника, что он такой любитель совершения треб с целью материального обогащения, что даже в Символе веры после слов «чаю воскресения мертвых» читает не «и жизни будущего века», а «и чтобы снова отпеть их». Евдоким крепко в очередной раз руку скрипевшего зубами от злости Петра и доброжелательно, но твердо сказал Васе, что такими вещами не шутят, и он может за это пострадать. Но тот махнул рукой, обозвал Евдокима мракобесом, и пошел в город «проветриться перед сном».
— Ну, и как его терпеть? – спросил Петр, когда дверь захлопнулась. – На зоне он бы и недели не прожил.
— Да не заслужил он ничем зону, он просто глупый мальчишка, — примирительно сказал трудник. – Но у меня предчувствие, что какой-то знак свыше ему будет.
Собеседник недоверчиво хмыкнул в ответ, пробормотав, что хотя бы рожу набить наглому мальчишке надо бы.
… Василий вернулся из города хорошо выпивши. Не обращая внимания на злобные взгляды Петра и укоряющие Евдокима, он залез на свою третью полку и сразу заснул. А ночью он вышел из комнаты и пропал. Час его нет, второй. Евдоким заволновался: на улице мороз двадцать градусов, может быть, парень упал во дворе и замерз. «И хорошо бы» — отметил Петр, но по настоянию товарища пошел с ним искать семинариста.
Нашли они его в уличном сортире, где он, даже не закрыв за собой дверь, заснул, как только снял штаны. При этом зачем-то удосужился притащить с собой ноутбук, который сейчас накрепко примерз к доске стульчака, к огромному удовольствию Петра.
Василия перенесли в комнату, где он с большим трудом пришел в себя, не на шутку перепугавшись. На другой день он ходил даже в больницу, где у него не нашли никаких серьезных обморожений, но зато смеялся весь медперсонал так, как сам Вася любил смеяться над другими. И сейчас ему было совсем не смешно. Тем более, что ноутбук испортился, а на новый у него не было денег.
«Это тебе знак, что нельзя кощунствовать», — сказал Евдоким. «Да отстань», — отмахнулся семинарист. Сегодня он уезжал из монастыря в самом скверном расположении духа. Зато Петр сиял. «Теперь я увидел, что справедливость есть, просто не нужно пытаться самому ее устанавливать», — сказал он. И Евдоким подумал, что все же не зря старец благословил его приехать именно в этот монастырь именно в это время.
