Сергей Ильич Ковров был государственным советником юстиции второго класса, но он любил, чтобы его называли «генерал-лейтенантом» и почти всегда приходил на работу в парадном мундире с вышитыми дубовыми листьями и двумя большими звездами на погонах.
Таких гражданских «генералов» в постсоветской России было достаточно много: и в Министерстве юстиции, и в судебном департаменте, и налоговой инспекции, и в налоговой полиции, и даже в природоохранном ведомстве. Немало их было даже в регионах, где генеральские погоны носили не только начальники областных управлений, но нередко и их замы. В N-ской области работали два государственных советника юстиции второго класса – начальник управления юстиции и начальник управления судебного департамента и два третьего класса – прокурор области и первый заместитель начальника управления юстиции.
Сергей Ильич возглавлял областное управление судебного департамента. То, что он имел классный чин более высокий, чем прокурор области, льстило ему необыкновенно. Ему было уже пятьдесят девять лет; почти всю свою жизнь он проработал в прокуратуре на сравнительно не высоких должностях, верхом его карьеры была должность старшего помощника районного прокурора. И вдруг, когда, в связи с проведением в России судебной реформы, в 1998 году было принято решение о создании судебного департамента, призванного обеспечивать деятельность судов, и его областных управлений, Сергей Ильич, которому было тогда пятьдесят шесть лет, неожиданно для себя получил предложение возглавить N-ское областное управление. Из «полковника» он сразу стал «генерал-майором», а через два года «генерал-лейтенатом».
Так повезло ему, потому что других желающих занять эту должность не оказалось. Здание под управление судебного департамента выделили полуаварийное, служебный транспорт на первых порах отсутствовал, организационные вопросы были не отлажены. Кабинет у Сергея Ильича был меньше, чем в период его работы в районной прокуратуре.
Быть генералом, не имеющим ничего кроме красивого мундира, который к тому же пришлось пошить за свои деньги, не очень-то приятно. И Ковров приуныл было, но тут у него произошла встреча, которая изменила всю его жизнь.
Буквально через несколько месяцев после состоявшегося назначения к нему на прием пришел подвижный, необычайно разговорчивый мужчина лет пятидесяти, представившийся Василием Петровичем. Он предложил взять его на должность советника, после чего, по его словам, все в управлении изменится. Василий Петрович где только не работал – и директором школы, и главным редактором газеты, и даже был майором КГБ в отставке – так называемого, «андроповского призыва». В последние десять лет он занимал все больше должности «советника» или «консультанта» в различных структурах.
Он был полной противоположностью Сергея Ильича. Ковров – молчаливый, сухощавый, серьезный, высокий, подтянутый, несмотря на возраст. Кандидат на пост советника – болтливый, полный, низенький, все превращавший в насмешку. Но чем-то он смог зацепить начальника управления, что тот не только взял его на работу, но меньше, чем через три месяца уже ни одного вопроса не решал без своего советника, превратившегося в своего рода «серого кардинала».
И, нужно сказать, дела в управлении вдруг резко пошли «в гору». Начальник подписывал какие-то бумажки в местное правительство и в Москву, ездил на встречи, на которых за него в основном разговаривал Василий Петрович. И меньше, чем через три года они въехали в новое здание, где у Коврова был вполне приличный кабинет, с комнатой отдыха и даже персональным туалетом. Ему почему-то это особенно нравилось, намного больше, чем красивая секретарша и служебная «Волга» с водителем. Но что-то Сергей Ильич и полностью потерял, а именно свою свободу. Все за него теперь решал Василий Петрович. И его балагурство, на первых порах просто немного надоедливое, становилось все более желчным, наполненным сарказмом и мизантропией. Невозможно было понять, когда он говорит серьезно, а когда шутит. Каждому за глаза он давал свою оценку, иногда казалось, что за какой-то миг порой он схватывал все самые тайные пороки и страсти человека, а иногда казалось, что он наблюдал за ним десятилетиями. С Ковровым он вообще не церемонился, и говорил ему все, что думает.
– Интересная женщина, – сказал он однажды об одной из заместительниц мэра. – Работала вольнонаемной поломойкой в воинской части, тысячу человек через себя пропустила. И из этой тысячи нашелся один такой дурак, который ее не только вытащил из этой грязи, но дал ей еще образование, деньги и купил такое вот место. А теперь ходит – как будто царица какая-то…
То он рассказывал про одного депутата областной думы, который вступил в закрытый клуб «типа масонского», где его при вступлении заставили пить мочу, есть экскременты и ползти на четвереньках к сцене со «статуей, представляющей образец древней культуры», причем все участники собрания в это время пинали его под зад. Если верить советнику, вся эта вакханалия происходила в одном из областных учреждений культуры при негласной поддержке властей.
То он рассказывал о другом «творческом» клубе, делавшем из лучших студенток проституток и наркоманок, под прикрытием международного обмена творческой молодежи.
– Неужели все это правда? – изумлялся Ковров, который хорошо знал и заместителя мэра и депутата, и они казались ему очень приличными людьми.
– А ты как думал? А ты-то чем их лучше? Ты за персональный унитаз свою душу продал!
– Кому? – искренне изумился начальник управления.
– Мне! – сказал было обличитель, но заглянул в его глаза и сказал: – Да нет, успокойся. Пока еще не продал. Ты и правда такой дурак, что ничего не понимаешь. Но время выбора для тебя еще придет.
А вскоре, когда в 2002 году в области стала формироваться комиссия по помилованию при губернаторе, Василий Петрович подергал за какие-то ему одному известные ниточки и стал ее председателем. При этом он остался работать в управлении, где стал вести себя еще более вызывающе.
– Вот кричат дураки: смертную казнь нельзя возвращать, а того не понимают, что при необходимости есть тысяча и один способ ликвидировать ненужного человека. У нас сейчас вполне легальны аборты, у нас рассматривается вопрос о легализации эвтаназии, у нас есть масса нелегальных, но вполне эффективных методов убрать ненужных людей. Ежегодно без всякого бутафорского суда приводится в исполнение огромная масса смертных приговоров в отношении достаточно неплохих людей, а наши медиа-клоуны поднимают вой вокруг того, что нельзя казнить какого-нибудь маньяка, – вальяжно развалившись в кресле и, потягивая коньяк, рассказывал председатель комиссии по помилованию.
– Вы что серьезно все это? – ужаснулся Ковров, которому вся эта речь предназначалась. – Вы что не верите в гуманизм нашего правосудия и государства, да как вы вообще можете работать на таком месте!
– Могу, более того, мы и делаем этот мир таким. Не знаю, зачем я с тобой вожусь столько времени: ты не в тех и не в сех, – разоткровенничался вдруг опьяневший советник. – Но тебе все равно придется сделать выбор, тогда и увидим, чего ты стоишь.
Сергей Ильич неожиданно сделал выбор тут же. Он выставил своего «господина» из кабинета, сказав, чтобы он шел и проспался, так как очень пьян. Потом позвал к себе двух своих заместителей, не имевших до сего дня никаких полномочий и люто ненавидевших советника, и дал им право самим решать все вопросы, входившие в круг их обязанностей.
Василий Петрович в управлении не появлялся, под предлогом занятости в комиссии. Но через полтора месяца из судебного департамента пришел приказ о досрочном увольнении на пенсию Коврова, и назначении на его место одного из любимчиков Василия Петровича, которых он за время работы в управлении нашел себе несколько. Конкретно этот был знаменит тем, что его пьяного вырвало на заместителя министра юстиции во время посещения им региона. Но было это давно, заместитель был уже «бывший» и «неправильно оценивающий ситуацию в стране», поэтому поступок нового начальника управления при определенном раскладе можно было преподнести как своего рода «диссиденство», «мужество в протесте против бездушной системы», что и сделал советник, в который раз задействовав ему одному известные механизмы теперь уже в Москве.
Коврову дали четыре часа на то, чтобы освободить в кабинет.
– Неужели ты не понимал, дурачок, что ты лишь свадебный генерал, и только поэтому ты и работал, что ничего не решал? – забавлялся его бывший советник. – Да, кстати, пока не забыл: вот тебе подарок от нас на память, – и он протянул картонную коробочку с юбилейной медалью «200 лет Минюсту России» и удостоверение к ней. – Не обезьянничал бы – на тот год стал заслуженным юристом России, да и поработал бы. Но можешь себя утешить тем, что ты все же сделал свой выбор и стал, наконец, человеком. Хотя опять это у тебя тупо как-то получилось, – философствовал Василий Петрович, сидя на столе в теперь уже бывшем кабинете Коврова, потягивая прямо из бутылки коньяк и дымя гаванской сигарой. Сергей Ильич молча взял медаль и удостоверение, положил в карман, и ничего не ответив, продолжил собирать вещи. Через два часа он был уже дома.
Ковров пил уже две недели, чего раньше с ним в жизни никогда не случалось. Просто слишком сильным оказался этот удар. Хотя, были в жизни вещи и похуже. Он вспомнил, как десять лет назад в аварии погибли его единственный сын и сноха. У них с женой тогда на попечении осталась внучка, которой сейчас уже исполнилось шестнадцать лет. Это была очень скромная и, что интересно, потому что таких в родстве генерала не водилось, очень верующая девушка. Она очень любила деда и всегда за него молилась. Молилась и сейчас.
… Однажды среди пьяного забытья Сергей Ильич увидел вдруг трех каких-то существ, которые показались ему чем-то похожими на Василия Петровича. Он явственно начал слышать их разговор, из которого понял, что они знают всю его жизнь, с момента рождения. Когда существа поняли, что Ковров их слышит, они начали насмехаться над ним. Перед ним представали разные жуткие картины. Вот он берет свой наградной пистолет, подносит его к виску, стреляет и … смывается в унитаз в своем кабинете, а потом оказывается в месте, где с ним находится тысяча Василиев Петровичей. И среди этого, он вдруг явственно увидел свою молящуюся внучку… и сам перекрестился, чего раньше никогда не делал. И ему стало как-то легче. За окном светало, сила ночных видений уменьшилась.
На утро он попросил жену вызвать ему врача — нарколога. Два дня прямо дома ему поделали капельницы, таблетки пришлось попить неделю. Но уже через три дня разум Сергея Ильича стал приходить в норму. К большой радости внучки, он попросил ее пригласить священника, и очень долго ему исповедался, припоминая все плохого, что он совершил в жизни, и что так явственно всплыло перед ним во время его видения, которое он никак не мог назвать плодом воображения.
… Ковров стал ходить в православный храм вместе с внучкой. Он перестал пить, курить, ругаться матом, стал поститься и читать утренние и вечерние молитвы. Однажды, когда он с внучкой шел в церковь, им попался Василий Петрович.
– О привет, Серега, – грозно блеснул он глазами. – Сделал, значит, свой выбор? Так ведь опять не сам – она помогла, — зло ткнул он пальцем в сторону внучки. – Может помочь тебе устроить ее в институт с международным обменом творческой молодежи?
– Уйди отсюда, постылый, сгинь, – грозно закричал Ковров и добавил еще несколько слов из числа тех, которые решил больше не произносить.
Василий Петрович сразу развеселился и уже намного мягче сказал:
– Дурак ты, Серега. Если бы я мог что-то ей сделать, разве бы не сделал? А я из-за нее и тебе ничего толком сделать не могу.
– Кто это, дедушка? – спросила Сергея Ильича внучка, когда они отошли.
– Один из тех, от кого ты просишь Бога, чтобы Он тебя защитил. Но о них лучше не думать, чтобы не испугаться. Да что нам до него – мы на службу опаздываем. Нужно будет покаяться, что я так из себя вышел, сквернословил…
И Ковров вдруг с чувством самой глубочайшей благодарности посмотрел на внучку без молитв которой за него он не смог бы сделать самый важный в своей жизни выбор.
